Алла Пугачева:

- Не слышу грома оваций! Ну давайте, товарищи, что вас интересует?... А вы не теряйтесь…

- Алла Борисовна, первый вопрос. С большим успехом прошли ваши гастроли во Франции, Италии. Хотелось бы, чтобы советская эстрадная песня, ее исполнители чаще выступали в зарубежных странах, особенно капиталистических. В изобилии чисто коммерческой поп-музыки или чаще встречаешь духовную сторону. Каким на ваш взгляд профессиональным набором художественных выразительных средств должен пользоваться и владеть наш создатель песни и исполнитель песни, чтобы наша эстрадная песня была более яркой, и я бы сказал, стала более…

- Вопрос очень актуальный, потому что очень долгое время советскую эстраду представляли за рубежом в виде фольклорных коллективов, то бишь: балалайки, народная музыка, цирк, народные песни и даже, так скажем, ансамбль Александрова. Конечно, если говорить в общем смысле, то есть сцена, подмостки, эстрада, то можно назвать любой коллектив, который выходит на сцену эстрадным коллективом. И то, что он исполняет – эстрадной музыкой, под видом легкого жанра. Но в принципе, конечно, эстрада это абсолютно обособленный жанр. Это жанр, который имеет свою историю. Начинался он еще с незапамятных времен, с балаганов русских, с ярмарок. Но постепенно как-то история развития эстрады где-то остановилась. Остановилась вероятно по серьезным очень событиям, потому что теперь мы говорим о том, что есть годы эстрады, такие как эстрада в годы великой отечественной войне. Это песни, которые помогали воевать бойцам. Это Шульженко, Бернес, Утесов. Я говорю сейчас об эстрадной песне. Жанр конферанса – Гаркави, Алексеев. Это то, что в общем-то куда-то ушло. Эстрадная песня, если четко о ней говорить только, конкретно, она сейчас претерпевает изменения. Не только пение в основе и не только артистическое мастерства. Именно комплекс должен быть такого песенного номера, эстрадного номера. На этот номер должны еще играть и телевидение, и радио, грамзаписи, реклама. Только в этом случае этот номер может иметь успех за рубежом. Потому что просто выйти и спеть это уже мало. Для того, чтобы олицетворять собой советскую эстраду. Тем более, что за рубежом люди они очень много слушают и хорошего и плохого, есть у них естественный отбор и среди групп и среди певцов. Там, конечно, машина работает страшно. Она и заглатывает и выплевывает этих певцов. Все это бизнес. Бизнес-машина. У нас другое в основе. Это идеология, советское искусство. И на это обращают внимание. Но первое, что получается с выездом заграницу, это ты чувствуешь нехватку информации. Это раз, потому что то, что присылается в Советский Союз, те группы и те певцы, они не показатель того, что творится в капстранах, как вы сказали. То, что делают, действительно звезды на западе, это конечно уникальные вещи. Это и актеры кино, и пластика необыкновенная, это и голос индивидуальный. Буквально находят из многих своих красок тот тембр, который они потом начинают разыгрывать на какой-то период. И конечно аранжировки, это наше такое слабое, очень слабое звено. Аранжировки потрясают своим массивом, своим профессионализмом. Я говорю только о тех певцах, которые достойны, достойны, чтобы мы их рассматривали. Это Майкл Джексон, Барбара Стрейзанд, Элтон Джон. Действительно певцы - музыканты по своей основе. А человек, который просто может спеть это сейчас никого там уже не интересует. Да его возьмут, получат какие-то деньги на нем, и он получит какие-то деньги и все ему достаточно. Когда мы едем за рубеж. Смотрят на все, нет мелочей: на то, как ты одет. На то каким голосом ты поешь, какой силы твой голос. Кто у тебя за спиной, какие музыканты. Какие аранжировки, какие темы в песнях… И владение микрофоном, насколько эта песня подается в световом решении. Это я говорю не весь комплекс того, что должны быть на нашей эстраде, когда показываешь свое искусство за рубежом. И, конечно, когда какое-то звено выпадает, то меньший интерес к этому. Нашему коллективу в последнее время удается с трудом, со скрипом, но решать эти проблемы: света, инструментов, аппаратуры, рекламы, художников даже для оформления того или другого плаката. Вот сейчас Боря Моисеев, правда он только начал, совсем недавно пришел в наш коллектив, который начал упорно заниматься и пластическим решением песни. Аранжировщик, Руслан Горобец, вот тоже недавно пришел в наш коллектив и стал музыкальным руководителем, потому что необходимо было обратить внимание именно на аранжировки. И вот благодаря тому, что мы нащупали свои слабые стороны, вот вы говорите во Франции успех, в Италии успех. Но до этого был тоже в общем-то успех в ФРГ, в Финляндии, в соцстранах во всех. Во Франции я была и в 76-м году. И несмотря на то, что… Ну успех успеху рознь. Сейчас, конечно, он больше и полноценнее, но именно тогда с 76-го года я стала нащупывать именно слабые стороны в нашем эстрадном деле. Что же собственно мешает. Мешает пробраться нашему советскому эстрадному искусству, которое развивается сейчас очень с 75-го года, очень стабильно, постепенно, какие-то дебаты, полемика идет в газетах. Правда я считаю очень непрофессиональная. А так разговоры в пользу бедных. А нужно все рассматривать очень профессионально. Вот собирается коллектив, кроме того, что у него есть успех в Советском Союзе, сколько раз я слышала, раз вы у нас популярны, значит поезжайте в Италию, там вас тоже должны все знать. Раз у нас знают. Ну, знаете, поехать в такую страну как Италия, без рекламы это просто смешно. Это потеря здоровья прежде всего.  (Прим. сайта A-S: речь идет о поездке в Италию в конце 1982 года в рамках программы, подготовленной в ознаменование 60-летия образования СССР). И никакой успех не может эти раны, это здоровье как-то восполнить. Благодаря одной передаче, может быть самой популярной передаче в Италии, мне удалось как-то собрать залы. А остальным товарищам, которые были в этой поездке, я говорю при свидетелях, своем коллективе, было очень тяжело. В рамках дней советской культуры, да еще в такой политической ситуации, без телевизионных роликов, которые должны наши делать, наше телевидение, вперед посылать! Грамзаписи вперед посылать оформленные замечательно. Что же это у нас все получается мы как бедные родственники. А ведь можем это сделать. Все говорят о дизайне станкостроительной промышленности, а о дизайне пластинки как-то меньше об этом думают. И вот поэтому давайте конкретизировать тот вопрос: для того, чтобы советская эстрада за рубежом имела не бледный вид, а настоящий вид, как ей полагается, на это должны обращать внимание прежде всего такие инстанции как телевидение, грамзапись, радио. Делать рекламу, ролики, делать сюжетные видеофильмы, то что сейчас очень принимается хорошо. Для этого должны быть режиссеры высочайшего уровня, которые умеют снять не только красиво, но еще смонтировать песню. Если вы посмотрите сейчас любую песню того же Майкла Джексона. Вы знаете, там в каждом такте меняется кадр. Сколько задумок интересных режиссерским, сколько световых решений. Значит прежде всего реклама, для певца ли, для любого коллектива, который стоит на сцене, которая заброшена вперед. Как они делают. Популяризация имени артиста. И, конечно, профессиональная подготовка здесь внутри страну в виде аранжировок, в виде костюмных решений, режиссерских. И, конечно, певец, который должен быть не просто поющим манекеном, а должен понимать какие песни он поет, о чем он поет и умело продавать свои способности. Вот так скажем. Умело. Если он сам этого не может, то ему должны помогать люди, которые в этом понимают. А это я говорю о режиссуре, которая тоже сейчас на очень низком уровне.

- Алла Борисовна, вы в одно время работали в тесном контакте с вокально-инструментальным ансамблем «Веселые ребята» Павла Слободкина. В 1973 году этот ансамбль успешно показал себя в Англии, если я не ошибаюсь стал лауреатом международного фестиваля грамзаписи. Какой ваш взгляд на сегодняшнее творчество вокально-инструментальных ансамблей, рок-групп, которые получают сейчас много критики?

- Кто ее не получает сейчас… Я, честно говоря, вообще не понимаю этой критики в адрес рок-групп, как вы говорите, и ансамблей. Сейчас не критиковать надо, а что-то делать нужно, потому что, как вы правильно сказали, их развелось то много. Контроля над ними нет. А просто их запретить это невозможно. Конечно, я считаю, что как бы ни критиковали эти ансамбли и рок-группы, если они хорошие, если они действительно интересные, то они путь к сердцам слушателей всегда найдут. И как-бы ни возносили и ни превозносили другие ансамбли, которые по мнению критиков считаются хорошими, все-таки самым главным критиком является публика, народ, настроение, вкусы народа, собственно те для кого мы работаем, и они работают. Как бы ни превозносили и ни говорили, что вот такой коллектив замечательный, если он заурядный и неинтересный, ничего с ним не получится. Даже при той рекламе, которую будет создавать и радио, и телевидение, и все остальные там организации. И даже иногда критика и запреты на кой-какие ансамбли, они, знаете, обратный делают ход. Они популяризируют эти ансамбли, они заставляют искать встречи с ними. Эти ансамбли становятся этаким запретным сладким плодом. И вот тут как раз этим ансамблям, хорошим ансамблям, нельзя ошибиться. Если запретный плод сладок, если я слышала, что этот ансамбль запрещают: а-а-а, вот там, он что-то такое делает. И рвутся на него посмотреть, вот тут сама публика и будет решать собственно: достоин вот такого ажиотажа этот ансамбль или нет. И вы знаете, идет естественный отбор таких ансамблей.

- Значит вы считаете, что публика не ошибается?

- Нет. Публика не ошибается. Даже, если вы говорите о ее некомпетентности какой-то, что вот они молоденькие, что им все равно, что там поется в зале. Вот Илье Рахмиэльевичу не нравится песня «Крутится волчок». Он говорит: не вижу никакой информации из нее, не вижу. А я немножко помоложе его, кое-что я вижу. Информацию какую-то. А моя дочь любит эту песню. Значит, может быть, ей нужен минимум информации в этой песне. А плюс притягательная сила ритма и какой-то музыки, аранжировки для того чтобы… и – «крутится волчок, это природа нам наглядный дает урок». Все. Нам с вами это непонятно, а им понятно, потому что из двух фраз они иной раз выходят и действительно делают вывод сами по себе еще потом. То же самое, как о «Машине времени» говорят. Ну можно разбирать ее поэзию этой группы. Можно долго по строчкам говорить, что вот это полноценная поэзия, а это неполноценная поэзия. Мне тоже не все там нравится. Но они дают публике своеобразный толчок к размышлению. У них свое направление. Вот обратите внимание, я уже, когда анализировала ансамбли «Автограф», «Круиз», «Воскресение», «Динамик», «Машину времени», я обратила внимание, что все у них несколько вопросительно и несколько пессимистично. Обратите внимание в каждой песне у них вопрос: где там, что он нам несет, кто даст ответ. Я раньше никак не могла понять: почему такое творится, что они сами не могут что-ли дать ответ? А потом поняла, что они моложе меня. Они дают возможность этим людям самим поразмыслить. И я вспомнила свои песни, когда я начинала петь. Только начинала, лет в шестнадцать-семнадцать. Те песни, которые написаны мной были. Они были написаны в том же духе. И поэтому надо все-таки к таким ансамблям относиться с позиции времени в общем-то. С позиции времени. И мне кажется, что если бы им дали больше возможности поискать, и на публике поискать, а не где-то там на задворках, то они бы сами нашли многие ответы на свои вопросы. Насколько я помню они были оптимистичны, когда они были неофициально признаны. И насколько они стали пессимистичны, когда… Им стало тяжелее! А ведь это все отражение того, что у них творится. Они искренни. Я еще могу веселится как-то. Уже научилась скрывать свое состояние. А они нет. А почему они должны скрывать состояние? Вот им трудно. Как там эти замечательные слова: когда перед ними горел красный свет, когда все было запрещено, вот им было даже интереснее. А вдруг вот тут зеленый свет, вроде как разрешили что-то, и не знаешь с кем идти на этот зеленый свет. Правильно! Когда ты шел на красный свет, ты был герой, сомнений нет. А вот зажегся… Куда идти и с кем идти? Очень искренние и по-своему правдивые тексты, то что они чувствуют и слава богу. Ну а то, что я считаю у нас не может быть правильной оценки таких ансамблей, потому что я считаю, их должны оценивать люди, которые в этом разбираются. Хотя бы такие как Аркадий Петров, Артем Троицкий. Те люди, которые действительно следят за развитием этих ансамблей давно. Да, они имеют право их критиковать, судить. А какая-нибудь М. Мамеди из Орджоникидзе не имеет права. И меня нет - тоже, потому что она смотрит телевизор, а на концерте ни разу не была. А это то самое, что мешает, между прочим, и исполнителям и певцам. Из одних делают таких королей на телевидении. Ну и пусть они там и остаются телевизионными королями. А публика приходит на концерты и уходит разочарованная просто. А есть совершенно другая сторона. Ух! Это телевидение, больной вопрос. Я вспомнила, что вы оттуда. А что касается «Веселых ребят», первый раз слышу, что они были в Англии. Я знаю, что песня одна крутилась по радио «Ливерпуль». Передача такая, знаете, да? Ну так там многое, что крутится. Мне кажется, что сейчас они интереснее на сегодняшний день. Но, пожалуй, в погоне за какой-то коммерцией они растеряли главное: свою веселость и находки, решения, музыкальность. А сейчас, по-моему, на базе, если так можно выразиться из таких музыкантов как Чернавский, аранжировщик известный сейчас по диску «Банановые острова», по-моему он собирается что-то делать. Но вообще, вы мне про Павла Слободкина ничего не говорите, а то у меня аллергия на него. Очень это тяжелое время, вспоминать просто об этом. (Прим. сайта A-S: в середине 70-х в прессе упоминалось о том, что «Веселые ребята» выезжали в Ливерпуль. Сегодня на официальном сайте «Мелодии» указано, что «в 1973 г. фирма «Мелодия» получила приглашение принять участие в Международном конкурсе грамзаписи в Ливерпуле (Англия). Сочетание высокого профессионального уровня, качества записи и огромные тиражи принесли ансамблю «Веселые ребята» звание лауреата и II премию. Это был первый крупный успех отечественной поп- и рок-музыки на международной арене»).

- Павел Слободкин сделал очень хорошую аранжировку для «Арлекино». Это правда?

- Да, хорошую. Вот этот успех «Золотого Орфея» и «Арлекино» как раз разлучил нас с «Веселыми ребятами». Так что вот поэтому мне тяжело об этом вспоминать. Было так все замечательно и замечательно. Все пели вместе, а потом вот публика пошла на «Арлекино» ко мне, а другая публика на них, и нам пришлось как-то разойтись. Хотя в принципе этот болезненный какой-то вопрос можно было как-то пережить этому ансамблю. И наверное могли бы найти какие-то общие пути. Ну, а впрочем, что бог ни делает, все к лучшему.

- О пути к успеху

- Ну как долгий. Я не знаю, потому что по-моему у всех долгий кто пробивается, если кто хочет быть артистом, то этот путь начинается где-то с пяти лет. С шести лет. Нужно отсчет времени отсюда начать. Если с пяти начать, когда со мной занимались, музыкой заставляли заниматься, музыкальные школы и потом музыкальное училище, это долгий путь. Петь я никогда не собиралась. Я считаю, что подготовка к главному успеху, это к 74-ому году, ну был где-то лет десять с 64-ого, это с лет обучения в училище, потому что именно там я вдруг осмелилась где-то попеть. Мы делали какие-то концерты. Оттуда вот сейчас Эмин Бабаев тоже смотрю, вот на экране тоже. Дуэт такой, как его? Бабаев-Мальгина? «Городские цветы» поет дуэт. Вот тоже мальчик не хотел петь, а там запел в училище. Заставили просто на вечерах петь. А сейчас смотрю лауреат конкурса.
Годы учебы и годы поиска я всегда сбрасываю со счетов, потому что это элементарно, это естественно, что их можно учитывать, но мне кажется, что любой артист, который доходит до какой-то точки успеха, потом старается забыть о том, как это было тяжело. Сейчас я бы конечно не знаю, вряд ли я бы смогла повторить тот путь, который был. Но по-моему опять же начинающему артисту, еще неизвестному, есть больше возможности себя попробовать незамеченным-то, себя поискать. А вы попробуйте себя поискать, когда на тебя смотрят. Новые песни и то риск выпустить. Сразу найдутся люди, которые говорят: ну нет, это все не то уже, уже не та. А где же поискать, где же поэкспериментировать как не на публике. И поэтому я о своих вот этих, о том времени, когда я могла искать, спокойно, когда можно было уехать, ну в такие места нашей страны, где я бы наверно сейчас уже и не доберусь туда никогда. Какие люди были, как умело подсказывали, доброжелательно. Что нужно, что бы они хотели… А сейчас я даже не знаю, кто бы доброжелательно сказал что-нибудь… Или критика неаргументированная ничем… Я уж сегодня смеялась. Едем в машине, я говорю: сколько лет мне уже, 35 стукнет 15 апреля, а меня всё считают «сводной и раскованной». Сколько можно уже?! Какая же я «свободная и раскованная»? Я нормальная! Я стою, я делаю элементарные вещи, товарищи, элементарные! Я пою и иногда помогаю себе какими-то жестами... «Свободная раскованная»! А уже некоторые говорят, что и просто «холодная и жеманная». А знаете, почему они так говорят? Потому что они телевизор смотрят. Вот они посмотрели «Песню-83», «Миллион роз»: ах ты, батюшки мои, и меха на ней, и поясок поблескивает, и здесь, понимаешь, не поймешь настоящее или нет! Уже жеманная... А то что в другом не выйдешь на нашем телевидении, это никак не объяснишь. То коротко, то широко, то цвет не подходит, то слишком блестит, то слишком вульгарно, то слишком дешево, то слишком дорого. А в принципе свой внешний вид решает, конечно, не только певец, но прежде всего песня! И поэтому сейчас я решила, конечно, поменьше выступать на телевидении, потому что я вдруг обратила внимание. Я вдруг страшную вещь увидела. Вот так годы идут, а люди, зрители судят обо мне с экрана телевизора. Они меня знают только такую, как я на телевидении. Еще как-то раньше было, когда действительно этот образ совпадал. Когда я пела «Арлекино», «Короли». Совпадал. А сейчас никакого совпадения нет, потому что те песни, которые я пою на сцене, их нигде ни разу не показали. А показали замечательную песню «Маэстро» с Паулсом, которую я извините только с Паулсом, когда концерты, тогда и пою. А в своем концерте я ни разу не исполнила ее, потому что эта песня чисто телевизионная. Телевизионный номер. Это тоже нужно учитывать, что для сцены, а что для телевидения. Какое-то ужасное несовпадение это. Если «Дежурный ангел», то нельзя, потому что ангел. Если песня «Не ревную» на стихи Мандельштама, то нельзя, потому что там есть слово «я тебя хочу». Так это ж поэзия… Хоть там хотеть бы… Все! Ничего, понимаете, ничего нельзя! А «Маэстро» можно. Вот давайте будем крутить «Маэстро» все годы. Потом только на мою могилу Паулс и приползет, больше никто. Вместе с Резником. Нет, нет. Это, конечно, абсолютно неправильно. Поэтому сейчас я решила больший акцент уделить такой сценической деятельности и принципиально сейчас не снимаюсь на телевидении, хотя и просят там, то в один Огонек, то в другой. Я очень просто объясняю, что те песни, которые им подходят, я их просто выкинула из своего репертуара. А те песни, которые мне подходят, они все равно никуда у них не снимутся, никуда не пойдут, ничего. Просто отвратительно. Я считаю, что это обман. Самый чистейший обман. Хорошо, что хоть от меня отстали, что я должна петь членов Союза композиторов. Вы знаете, что просто в приказном порядке 80% я должна петь членов Союза композиторов. Я согласна. Только напишите. Пусть они напишут то, что нужно. Вот так. Или пусть они примут меня, другого, третьего, молодых в члены Союза композиторов. Мы будем петь друг друга.
 

- О начале работы с Резником.

- По-моему в 72-м году, когда я, никому не известная певица, выступая в концерте оркестра Олега Лундстрема, это такой джазовый коллектив, были мы на гастролях в Ленинграде. И жили в одной гостинице с популярнейшей по тем временам звездой эстрады Галиной Ненашевой. И вот ко мне заявился тогда молоденький, такой стройненький Илья Резник, с гитарой. По-моему просто он ко мне зашел не как к певице…
- Почему это? Я принес «Посидим, поокаем»…

Ну как-то зашел разговор. Он тогда был очень импозантный, я тоже ничего себе была помоложе. Мне так показалось во всяком случае. Ну ты тоже был тогда неизвестный никому особенно? Какие-то у тебя были работы, но… «Золушка», да, была уже «Золушка»... И вот он показал песню «Посидим, поокаем». Это в 72-м году. А потом попросил меня пойти в номер к Галине Ненашевой, и спеть его песню, чтобы показать подойдет она ей или нет. Вот никогда не забуду, как мы с тобой боялись стучаться в этот номер. Ужас просто охватывал. И вот мы зашли, я дрожащими руками что-то играла, он подыгрывал, какую-то песню показывали. Ей она не понравилась, мы также дрожащие и ушли. В общем там наорали на нас, накричали что-то, идите вон отсюда и все. С тех пор я стараюсь бережно относиться к тем, кто ко мне приходит. Я чуть инфаркт не получила. Вот на почве этого потрясения, пожалуй, мы как-то и сошлись. Вы понимаете, я была никому не известна, он мне показал песню, и он мог бы отдать ее кому угодно. Но порядочность этого человека меня тогда поразила, потому что он мне дал эту песню и больше никому не давал. И она пролежала у меня до 74-го года. До тех пор пока я не спела ее на Всесоюзном конкурсе. И вот тогда, пожалуй, мы и начали работать. Но понимаете в чем дело, что значит работать над песней? Это для меня прежде всего общение с человеком. Из общения, из каких-то моментов рождается песня. Бывает, когда он (Резник) мне приносит просто стихи, замечательные стихи, а бывает так, что песня рождается в какую-то минуту… Тема песни, это очень серьезно. И потом у него очень неблагодарная задача. Он прекрасный поэт, а приглашение стать поэтом-песенником, это равносильно приглашению прогуляться на плаху. Столько сразу замечаний в этот адрес. Он уже просто не читает уже критических заметок про себя, это просто уже смешно. И кто пишет? Владимир Лазарев такой. Я не знаю вообще, что он написал. Быть поэтом-песенником сложно. Он должен думать так, как я. Он должен выражать мысли, не свои иной раз, а мои. И манеру нужно знать общения с людьми, как я общаюсь, о чем я говорю, какие жесты. Иногда из одного жеста может родиться песня. Он должен знать, что я играю на рояле, что я музыкант. Он должен знать какие-то моменты в моей жизни… Вот, предположим, с «Маэстро» Паулса. Не случайна эта тема. И наверно никогда бы эта песня не могла родиться, если бы действительно не было такой ситуации, когда я смотрела на этого «принца», совсем еще молоденькой девочкой, как он играл что-то там. Потрясающий просто был. А меня он просто не признавал никак, практически и теоретически. Никак. Нет и все. А как мы поехали в Сопот, так я уже «звездой» была, а он никто. И вот там я это все вспомнила. Сидел он там в восьмом ряду, в восьмом ряду обычно жюри сидит, а я и пела. (Прим. Сайта A-S: в августе 1976 г. Р. Паулс – член жюри конкурса Сопот-76, А. Пугачева – приглашенный почетный гость). И потом все это рассказала Илье. Как мы не здоровались с ним и как дружили, а потом разругались, и потом как он уже старался наладить отношения, я уже не хотела. Расплевались окончательно. И вот Илья Резник сумел нас снова… то, чего я никак не желала просто, «сосватал» нас. Паулс не знал совершенно о том, что песня такая готовится, потому что он прислал песню «Стрижи». Но прислал несколько бестактно, потому что я думала, что эта песня не поется. А ее спели прекрасно Мирдза Зивере и Пирагс. И когда я услышала, что они поют, я сказала, что не буду ее петь, зачем, может у них звездный час на этой песне, а ему нужно просто имя. Думаю: не буду. И вот Илья Резник написал песню, там какой-то был кусочек на пленке, когда «Стрижи» заканчиваются. И вот, исходя из этой мелодии, из этой истории, он говорит: ну я вас сведу все-таки. Вот и свел. И встретились мы, извините, только на съемке голубого Огонька новогоднего. Это очень чувствовалось, по-моему, и поэтому был такой нерв в этой съемке, потому что действительно мы только там и встретились. И он не знал, что я буду делать, я не знала, что он будет делать, и в конце он поцеловал мне руку... Ну и дальше вот вроде как мы снова помирились. Сейчас у нас одна такая теплая дружеская компания. Песен, правда, пока нет. Но зато очень был плодотворный год. Совсем, правда, в другом направлении. Я никак не ожидала, что я могу петь такие песни, как «Старинные часы», «Миллион роз». Конечно, я не очень люблю эту песню. Я отказалась от нее сразу, когда она еще была на латышском языке. Мне безумно не понравилась она. Показалась дешевой такой. Но видите как: я то уже выросла из таких песен, а народу нравится эта песня «Миллион роз». Это тоже нужно учитывать. И текст там был другой. А потом переделал текст Вознесенский. Так что нужно кое-что для себя делать как для музыканта, отдушину какую-то. И нужно учитывать, что публике надо еще и отдыхать и развлекаться. А песни вот с Ильей мы постоянно пишем. Сейчас, правда, я их отпустила немножко… вожжи… что Паулсу, что Резнику. Сразу один женился, а другой с Леонтьевым пластинку записал. Но они я вам скажу прекрасно, потому что Валере этот период как раз нужен. И вот они все мне показывали, все песни показывали для Валеры. И старались как-то найти где-то какие-то замечания уже не для себя, а уже для другого певца. Потому что конкуренция вещь хорошая, но все-таки какие-то проблески в нашей эстраде, их нужно поддерживать. Кому-то не нравится Леонтьев, кому-то очень нравится, но то, что он появился – это счастье. Хоть кто-то крутится, я не знаю, кто-то мохнатенький какой-то, симпатичный. Что-то там делает, одевается, старается удивить чем-то. Ужас. Раз-два и обчелся. Я вообще поражаюсь на то, что только появится какой-нибудь певец, или там или исполнитель… Вот я очень была расстроена этой статьей про Юрия Антонова. Почему? Ну что же это такое творится. Почему-то именно у нас такое. Только появился человек, который ну пусть немножко создал, ну несколько песен, которые понравились людям – тут же надо его, тут же по голове так: не высовывайся, хватит, вот нечего ему тут Антонову, плохой, плохой. Ну что это такое? Да не надо ему больше песен, вот есть три-четыре, спасибо ему надо сказать, что они появились. Нет, давайте сейчас все будем обсуждать его, что нравится, что не нравится. Давать возможность людям просто своих героев уничтожать. Маленький, но герой. Вот это меня страшно возмущает. И мне вообще кажется иногда, я не очень люблю прессу, честно вам скажу, мне вообще кажется иногда, что пресса сейчас эстраде старается заплатки свои накладывать. Лучше бы про экономику и политику писали, там проблем больше чем в эстраде. Клянусь вам.

Можно вспомнить, а то их читать не будут. Сколько я знаю таких газет, между прочим.

- Мне в «Комсомольской правде» не понравилась статья, мне больше понравилась статья в «Ровеснике». Но этот бедный автор он пришел просто бледный, он сказал, что «я боюсь на улицу выйти, потому что меня уже грозятся и  убить и уничтожить». Он показывал письма, которые ему прислали только за то, что он назвал меня тяжелой кошкой. Ну правильно! «Мяу», кошка я. И рыжая, и тяжелая...  Что ж тут отрицать это.
 

- О темпераменте
- А это по-разному. Если у меня есть темперамент, он будет. Есть певицы, которым совершенно не нужен темперамент, а голос, только голосовая палитра. Я считаю, например, что такой певице, как Ларисе Долиной, как раз темперамент и мешает. Она могла бы просто встать и петь. Потому что лучше у нас сейчас по голосовым данным певицы нет. Я очень плохо выгляжу сегодня. Господи… Мяу. Я прошу вообще оплатить мне колготки. Что это такое? Стол, видишь, он мне все порвал…
 

- О Сопоте
- Это было в 78-м. Вы знаете, я очень люблю с прессой разговаривать на пресс-конференциях, потому что я всегда откровенно говорю. И вам откровенно говорю: пишите. Вы все равно не пишите. Поэтому с вами можно говорить искренне, у вас те же самые проблемы, как и у нас на телевидении. Так что мы можем разговаривать, вы можете снимать, я абсолютно уверена, что это нигде ничего не будет. Это замечательно… Значит, что я могу сказать: в 1978 году, когда я спела «Короли», когда меня просто туда послали, в Сопот и приказали взять приз, это был, конечно, большой риск, потому что многие ждали, что я провалюсь. А провалом для меня считалась, извините, даже 1-я премия... потому что «Арлекино», это 75-й год, сенсация, жуткая популярность, просто вдруг феерическая популярность. Вы думаете, это всем нравилось? Многим не нравилось. Больше бы устроил какой-нибудь средний вариант, такой усредненный. А тут вдруг! Ну ладно, может, в 76-ом году забудут… Нет, не забыли. Смотри-ка ты «Ирония судьбы» появилась, песни Мажукова… Что такое? Давайте-ка мы проверим… В 77-ом году, боже мой, давно бы уже должна популярность упасть, а она все еще есть… 77-ой, 78-ой есть. Нет, или с этим делом нужно кончать, или проверить действительно так или нет.

А в ту пору в Польше уже назревала такая ситуация не очень хорошая. Если раньше в обязательном порядке на конкурсах давали вторую премию, то обязательно... Советский певец без премии не уезжал, вторую там, третью, я не знаю, поощрительную. Приезжает - лауреат и все, хоть ты лопни. Лауреат! Никуда не денешься. А тут поляки перестали «давать» премии. Плохо поет - не дадим! Решили честно поступить. - Не нравится... (Прим. Сайта A-S: на Сопоте-77 советские певцы остались без премий, хотя от СССР участвовала в конкурсе победительница Золотого Орфея-77 Роза Рымбаева). Вот вызвали меня и сказали: и поезжай! А первая премия это ниже Гран-при. Гран-при в Болгарии, а здесь первая премия! А ведь для многих это уже ниже гран-при... Ну вот и пришлось поехать туда. Первый раз, пожалуй, не проверяли, что я пою. Сказала: только одно условие, я буду петь то, что я хочу, как всегда. - Пожалуйста, пожалуйста. Ни райкомов, ни горкомов, ни парткомов, ничего. Паспорт, виза, самолет - поезжайте. Значит, ничего не надо, когда нужно что-то. Понимаете? Я помню, когда улетала в этот Сопот, ведь никто не знал в Москонцерте (я тогда работала в Москонцерте), что меня вот так отправляют в приказном порядке министр культуры, Гостелерадио. Они же думали, что я как все должна ехать. Вы знаете, какие они мне характеристики дали, чтобы я не поехала? Я все выслушала, как они меня не отправили, как они меня зарубили, я все выслушала, а потом показала визу и билет. Я говорю: плевать я на вас хотела. Мне нужно туда поехать, и я поеду. Вот у них лица были. Я уже в самолет садилась, а они все депеши слали, что она не прошла выездную комиссию. Не прошла, и ничего. И без этого поехала и взяла.
Но там нужно было еще знаете продумать и внешний этот облик. Даже такие мелочи... Эта голова, с тех пор у меня все волосы испорчены, потому что вот такую я себе голову сделала! Видно там было, понимаете, хорошо. И потом мне, когда я приехала уже обратно, сказали: все, Алла Борисовна, все так хорошо было, но голова была очень большая. А я говорю: да, да, да, голова это действительно так, но меня предупредили там, что чем больше голова, тем больше приз дают. Это забавно очень было... И балахон этот красно-черный, это все было продумано. Ну и конечно тут этот темперамент сыграл свою роль. Я потом уже пела песню совсем по-другому, а там надо просто знать эту публику, если их не заведешь, они тебе не будут ни хлопать, ничего. Вот понравилась я им. Вот, что касается Сопота… А о чем был вопрос в начале? А о премии…

Ну а премию там выдавали в последний день. Так что уже и улетать надо и деньги не потратишь никуда. А премия большая. Очень большая, что-то, я сейчас скажу… Восемьдесят тысяч злотых. Но мне пришлось значит отдать естественно двадцать тысяч злотых, как тысячу рублей наших, аранжировщику, композитору, поэту. Ну а свою часть эту, двадцать тысяч, и тратить некогда и некуда. А тут мы, когда ходили, я смотрю у них везде были развешаны такие объявления, что вот фонд центра здоровья детей. Я говорю: ну вот замечательная идея - туда и сдадим. Так и вышло. Все. Я правда, честно говоря, не придала такого значения этому, потому что видите, как все житейски получилось. Я говорю: ну, вот это и замечательно! Конечно, эта сумма ничтожная, но все-таки, говорю, хоть в дело пойдет. Ну посмеялись и все. Только я отдала деньги, меня уже там ждут, тут ждут: вы отдали деньги на здоровье детей. И поляки, там значит, не отпускали, руки пожимали до самолета. Думаю: ладно, сейчас приеду к нам, хоть тут спокойно к этому отнесутся. И тут смотрю: и программа «Время», и деньги вы отдали… О, господи! Мы куда-то пришли на выставку погулять, так дядька стоит, никому он не открывал, закрыта она была. Он говорит: тебе открою, иди гуляй, говорит: ты денюжки отдала… Вот народ он добрый, и он чувствует. Я уж потом стала говорить, что действительно специально отдала. Понимаете в чем дело, любой бы наверно… Хотя не любой, простите… Нет, наверно, тут уж я лучше, чем другие. Наверно я просто лентяйка на эти магазины, а другие бы успели что-нибудь купить на эти двадцать тысяч злотых. Я просто не люблю и не умею этого делать. Я, конечно, трачу иногда деньги, но сразу в последний день и сразу в самом дорогом магазине, чтобы сразу все истратить и все, потому что их обратно не везти же. Ужас. Тоже нельзя… Ну нельзя, конечно… На сертификаты не меняют. Редко. Значит нужно тратить. Это замечательное время последний день в поездках зарубежных. Берешь всю охапку денег и гуляешь: туда пойдешь, то купил, это, это купил, в кино – в кино, в ресторан – в ресторан. Все можно. А везти нельзя. Я бы их сюда бы привезла, разложила их, расклеила бы… Посмотрела бы на них, а нельзя. Вот.