Когда мы договаривались о встрече, ты спросил: а я тебе интересен? Скажи, почему ты задал этот вопрос?
Ну потому что ты ассоциируешься с театральным и киношным миром, а я с эстрадным. Это не деланая скромность, но вся моя наглость природная ушла в профессию, а в жизни чем известнее я становлюсь, тем я более стеснительный.

Ты производишь впечатление рафинированного интеллигента. Но при этом ты из военной семьи, твой папа был военным.
Отец являл собой интереснейший парадокс. Притом что он занимал маршальскую должность, был генерал-полковником, начальником главного автобронетанкового управления сначала Министерства обороны СССР, потом России, он был очень интеллигентным человеком. Родители закладывали в меня с детства, что интеллигент - это тот, кто занимает мало места в пространстве и дает дышать другим людям.

Но ты сейчас как раз занимаешь очень много места в пространстве!
Конечно. Так я себя интеллигентным и не называю. (Улыбается.)

Вот в результате к чему мы пришли!
Я себя не называю интеллигентом, потому что это несовместимо с артистической, эстрадной профессией, в которой ты должен себя навязывать, показывать, продавать... Я стремящийся к интеллигентности. Знаешь, как парабола в математике стремится к оси, но никогда не достигает ее. Но хочу сказать: чем дальше, тем сильнее, как мне кажется, я соответствую тому, что хотели от меня родители. Когда я начинал, я был невероятно наглым.

А в чем твоя наглость проявлялась, Макс?
Слушай, я помню, как в 1994 году я, будучи 17 лет от роду, выступал на закрытии юбилейного сезона в Доме литераторов. На сцене сидел Сергей Владимирович Михалков, а в зале были такие люди, как Михаил Глузский и Борис Брунов. И вообще аудитория взыскательная - если что, могли и помидором кинуть. И я был абсолютно уверен в себе.

Я помню твои первые шаги в Доме актера...
Это был 1997 год.

Молодой человек, тихо и скромно дожидающийся своего выхода на сцену...
Значит, я на себя наговариваю, значит, я был тогда скромный. (Смеется.)

Ты так легко отказываешься от своих слов.
Я же Близнецы по знаку, меня много.

Макс, хочу продолжить то, о чем говорил. Ты, такой юный, выходил на сцену и мгновенно брал зал. Ты абсолютно владел ситуацией. А в жизни есть вещи, которые тебе неподвластны?
Я, безусловно, увереннее и сильнее на сцене. Есть разные артисты. Те, для которых выход на сцену - это некое преодоление...

А для тебя преодоление - вне сцены, так получается?
Да.

Преодоление чего? В чем ты не уверен в жизни?
Я из той серии людей, которым, знаешь, нахамят в транспорте, а они только дома понимают, что должны были ответить.

Но к счастью, ездить в метро или автобусе тебе уже не грозит! А рос ты зажатым, закрытым?
Нет, я всегда был открытым человеком - наверное, поэтому меня злость из себя выводила, я привык видеть хорошее в людях. Потому что в любви рос, потому что семья, сплоченность. Знаешь, у нас в семье никогда не было понятия обиженных родственников, для меня все тети, дяди, бабушки были семьей, родными людьми, и я привык видеть добро.

Твоим воспитанием занимались больше родители или старший брат?
Родители в первую очередь. Димка на 12 лет старше, он очень быстро ушел в самостоятельную жизнь. Когда мне было пять лет, он уже поступил в военное училище.

А родители, кстати, хотели, чтобы ты тоже пошел служить?
Нет.

Почему старшего в военное училище направили, а тебя нет?
У нас никого никогда не направляли, брат сам так решил. А я хотел быть архитектором, биологом, зоологом, журналистом в какой-то момент. Отец никогда не настаивал на военной службе, он вообще считал, что наша семья достаточно отдала армии - мамин отец всю жизнь прослужил, папа 42 года, брат 20 лет, - и поэтому я могу быть гуманитарием.

А какие-то признаки армейской жизни все-таки наблюдались дома? Не знаю, строгая дисциплина, подъем в 7 утра, зарядка...
От меня отец требовал идеального порядка в комнате. Одно из моих самых сильных детских воспоминаний: отец настолько разозлен, что у меня беспорядок в игрушках, что выкидывает мою любимую карету с индейцами. Это была такая рана, ты что! Я потом лет 10 вспоминал, что он выбросил мою карету.

Я читал, что у тебя хорошие отношения с племянниками. А ты хотел бы собственных детей?
Ты знаешь, когда будут, тогда будут. Я не ставлю себе цель: дети нужны именно сейчас.

А какие цели у тебя сегодня?
У меня вообще нет цели. Я не торпеда, чтобы цель иметь.

То есть ты плывешь по течению.
Скажем так, я гребу, но не до цели назначения, а до следующего поворота реки, чтобы увидеть, что за ним. Сейчас я получаю удовольствие от любимого дела, меня ведет юмор, понимаешь?

Понимаю. Скажи, а ты хотел бы сняться в серьезном кино или сыграть в классической пьесе в театре? Разбить представление о себе как о вечно улыбающемся Галкине?
Тот факт, что я вечно улыбаюсь, меня не смущает. Бывают клоуны, которые мечтают сыграть Гамлета, я к ним не отношусь. Я вообще не хочу играть Гамлета.

Чем тебе Гамлет так не угодил?
Ну нет у меня такой потребности. Если брать кино, мне интересен герой вуди-алленовского толка, который и рефлексирует, и доходит до чаплинского гэга в какой-то момент. Вот это мне близко. (Задумывается.) Я никому раньше этого не рассказывал. Но тебе расскажу. Однажды мне позвонил молодой талантливый режиссер Илья Хржановский, я тогда его не знал, хотя много слышал о его отце-мультипликаторе. Он предложил сыграть академика Ландау в его новом фильме. Мы с ним встретились, и я спросил у Ильи, почему он хочет видеть меня в роли великого физика. Илья сказал, что он уже год пытается найти нужного актера, и никто его пока не удовлетворил. Он считал, что невозможно сыграть человека, который в молодые годы обрел огромную популярность, если ты сам этого не пережил. Дальше он передал мне сценарий Владимира Сорокина, который был написан по воспоминаниям жены Ландау - Коры. Я очень уважаю Сорокина, но сценарий был экстремальный, с элементами, скажем так, легкой художественной порнографии.

А ты такой целомудренный.
Ты знаешь, я рационально к этому подошел. У меня, как ни странно, не было сомнений, что я могу сыграть Ландау. Но я Илье так и сказал: понимаешь, если я сыграю то, что здесь написано, эту жесткую откровенность, у меня закончится все, что было до этого. Но Илья настаивал, и тогда я прикинул, сколько мне нужно денег, чтобы жить безбедно, если после этого фильма у меня закончатся концерты и корпоративы. (Улыбается.) И назвал соответствующий размер гонорара - подобных сумм не было и нет в пространстве российского кинематографа. Но Илья продолжил обсуждать со мной роль, сказав: ну, с деньгами-то мы решим! Но в конце концов мы уперлись в цену - формально по крайней мере.

Но ты не жалеешь, что не сложилось?
Я не жалею, потому что все равно не был до конца уверен, что Илье нужен именно я.

ПОЛНОЕ ИНТЕРВЬЮ ЧИТАЙТЕ В №25 ЖУРНАЛА ОК! ОТ 23 ИЮНЯ 2011 ГОДА

Автор: Вадим Верник