Андрей Зеленов, один из создаталей и режиссёр популярных программ: "Будильник", "Ровесники", "Отзовитесь, горнисты" и т.д., режиссёр ряда телевизионных документальных фильмов, художественного телефильма "Детство Никиты":

- С лекции нас выгнали по делу, или, как сказал, все­гда шмыгающий носом мой друг Борька, законно! Лекция была нудная, то ли как сажать свеклу, то ли как ее выкапывать, точно уже не помню, а мы "резались" в "балду". Конечно, никто не хотел проигрывать, мы заспорили, и тут же последовало предложение покинуть помещение, что мы удовольствием и сделали под дружный хохот всей аудитории. Торчать под дверью в пустынном коридоре было все-таки как-то неловко, и мы укрылись от всевидящего ока деканата в соседний класс, в котором почему-то ничего не было, кроме ста­ренького пианино и единственного стула. Борька по­дошел к инструменту, и пальцы его начали блуждать по клавишам. Полилась ка­кая-то грустная мелодия, в такт которой он продолжал шмыгать носом, а потом вдруг запел. Пел он, как большинство композито­ров, довольно противно, но песня мне начинала нра­виться. Грустная девчонка идет из кино, ей опять не повезло! Она смотрит все фильмы про войну в надежде, что вдруг, где-нибудь в военной кинохронике уви­дит отца, который не вер­нулся с войны...

Борька продолжал петь, а мои мысли были уже далеко: 9-го мая мой выпуск "Будильника", была такая передача на Центральном телевидении, до записи ос­талось всего три дня и про­грамма уже сверстана, но... эта песня... Она могла бы стать камертоном всего этого праздничного и памят­ного дня. "Но как? Как это сделать?" - вертелось у меня в голове... Не сажать же шмыгающего носом Борь­ку в кадр? И, словно подслушав мои мысли, он вдруг резко оборвал песню: "Старик, я нашел классную девчонку, клас-сну-ю! О ней скоро будет знать вся страна, — для убедительно­сти сказанного он даже перекрестился. — Завтра я ее пишу в ДЗЗ (доме звукозаписи). Ну что, берешь песню?" Дальше события развива­лись стремительно. Полу­чив на следующий день фо­нограмму, я начал лихора­дочно соображать как по­эффектнее подать песню. Украсить военной кинохро­никой, сделать досъемки предпраздничной Москвы, а может быть снять "крупешники" ветеранов Великой Отечественной войны? Кадры будущего, как мы теперь говорим, клипа мель­кали в моей фантазии, но все это было далеко от ре­альности. Ни времени, ни съемочной камеры у меня уже не было, была только фонограмма, тоненькая девчушка по имени Алла, полупустая студия на ста­рой Шаболовке, с туго на­тянутым дежурным голу­бым фоном и телевизион­ные операторы, готовые выполнить поставленную мной задачу. Но что я мог сказать им?.. Осталась одна-единственная надежда на СВЕТ!

Под звуки оркестрового вступления я вижу на кон­трольном мониторе уже в аппаратной, как маленькая фигурка в узком луче света начинает медленно двигать­ся на камеру...

Дождь окно запотевшее студит,
Я иду сквозь его серебро.
Никогда, понимаете, люди,
Я не знала отца своего!

Сотни капель на ветках зеленых,
Только людно везде все равно.
И, забыв про подруг и знакомых,
Я шагаю одна из кино...

Кадр не меняется. И вот уже на экране крупный план девушки, крупнее, еще крупнее и, наконец ГЛАЗА!..

И тут я понимаю, что все мои попытки разукрасить песню ничего не стоят, по­тому что есть на экране эти два огромных голубых гла­за, полных грусти, тоски и надежды!

Я дождь люблю, люблю
цветы, люблю весну,
И войны я умею
ненавидеть,

Но я смотрю все фильмы
про войну,
Как-будто в них могу
отца увидеть!

И внезапно наступила не­привычная тишина, смол­кли все технические пере­говоры видеоинженеров и техников. Все, как заворо­женные смотрят на эти два глаза! И только, нарушая торжественную тишину, еще громче за моей спиной раздается Борькино шмыга­ние носом.

Он бы мог быть сегодня
мне братом,
С молодым и веселым
лицом...

Мой отец был три года
солдатом,
Но ни дня он не пробыл
отцом!

Много времени прошло
с тех пор...

Борька, Борис Савельев (выпускник МГИКа 1968 года) стал популярным ком­позитором, написал много хорошей музыки к мульт­фильмам, к передаче "Ра­дионяня", и мог бы напи­сать еще больше...

А никому неизвестная, юная девушка Алла очень скоро вдруг стремительно ворвалась в музыкальный эфир, в музыкальную жизнь всей страны АЛЛОЙ, АЛЛОЙ БОРИСОВНОЙ ПУГАЧЕВОЙ! А тогда, когда это был один из первых ее выходов на Центральном телевидении, тогда это было НАЧАЛО!

статья с сайта "Музей телевидения и радио в интернете", http://www.tvmuseum.ru 

Дмитрий Иванов:
И тут на память приходит еще один эпизод, косвенно связанный с радио и напрямую – с той, чье имя носит этот журнал. Но разыгрывалась эта кровавая драма уже не в студии звукозаписи, а в эстрадном театре сада Эрмитаж. По воскресеньям там случались знаменитые сборные концерты с участием всех тогдашних корифеев эстрады. Ну, само собой, ажиотаж, ломовые сборы и все такое прочее…

Володя Трифонов, как я уже говорил, охваченный идеей вылепить из девочки с Крестьянской заставы «звезду», и на этот раз пошел в атаку неумолимо, как бульдозер. Благо, Мосэстраду на короткое время возглавил Лева Штейнрайх – актер и один из режиссеров «Доброго утра». Договориться с ним о включении в программу Пугачевой было раз плюнуть. Но какой же жуткий скандал разразился, когда об этом узнали корифеи, оскорбленные соседством с девочкой из ниоткуда! Ладно уж, не стану называть имен тех, кто заходился в истерике, требуя вышвырнуть за ограду эту… как ее… Пугачеву. Сама она стояла в эпицентре этого позорнейшего урагана с лицом, выражавшим не то «сейчас пойду и повешусь», не то «а пошли вы все…» Короче, концерт был под угрозой срыва.
- Ребята, не могу! – сказал нам белый как мел Лева Штейнрайх. – Мне самому она нравится. Но гляньте на них. Они же меня сожрут заживо!
- А мы? – спросили мы.
Лева побледнел еще больше, хотя уже, казалось бы, некуда, и крикнул страшным фальцетом:
- Пугачева будет в программе!..
Корифеи испуганно отступили в кусты.
А потом на сцену вышла Пугачева. Это, я вам скажу, было зрелище не для слабонервных. В те времена не было никаких цветных дымов, лазерных лучей и сбесившегося полуголого балета. Глуховатый рояль и одиноко торчащий микрофон – вот и все дела. И печальная девочка, никак не выглядевшая. Словом, без слез не взглянешь. И ладно бы еще она вышла со своим популярным «Роботом», так нет же! Она решилась исполнить песню Бориса Савельева на стихи Инны Кашежевой «Я иду из кино».
Кругленький, смешной, взмокший от волнения Боря взял первый аккорд, и меня охватило предчувствие жуткого провала. Я знал эту песню, совсем не годящуюся для людей, пришедших развлечься воскресным вечерком. В ней говорилось о девочке, увидевшей в старой хронике отца, погибшего на войне, знакомого ей только по фотографиям. С первых же слов зал удивленно притих. Я ни звука не услышал из зала и тогда, когда песня кончилась. А потом был настоящий обвал. Пугачеву не хотели отпускать, требовали песню на «бис», требовали «Робота»… Такие победы редко случается видеть. Непонятно, как Алла все это смогла, но смогла.

журнал "Алла", 1995 г., №4 (лето), статья Дмитрия Иванова «Да живу я здесь! Живу!..»