Игорь Николаев:
- Когда мы с Аллой Пугачевой записывали «Осенний поцелуй» это было такое близкое к катарсису ощущение. Мы плакали целую ночь, каждый думал о своем в этом "Осеннем поцелуе", у каждого была видимо своя какая-то история. Ддругая, внутри этой песни еще одна. И наверно поэтому получилось.

- "Осенний поцелуй" для Пугачевой была тоже важная песня, это была веха. Вот я и поражаюсь, наверное надо очень дружить, понимать, любить тех людей, с которыми ты работаешь.
- Согласен, но и "Озеро надежды" был неплохой текст вот именно для того периода. Он тоже искренне звучал. Вот когда все разлетиться и поломается, вот тогда я приду на озеро надежды... Море счастья обмелеет, но останется озеро надежды.

"Мастера", программа Д. Берлин, радио "Голос России", встреча с И. Николаевым, 28 декабря 2012 г. 

Игорь Николаев:
- Как так вы решились писать стихи к своим песням? Это же ведь было нельзя. Такое было время. Надо было, чтобы писал член союза писателей.
- А вы знаете, я прекрасно помню, как я песню «Расскажите птицы» показывал на худсовете в Останкино на телевидении музыкальной редакции. Еще Кренкель там сидела, и все люди наши, Шаферан, Танич, тогдашние все наши небожители. Я зашел где-то в семь или в восьмом часу вечера, самый последний, и они все сидели уставшие такие, им ничего такого не хотелось слушать. И показывать было нечего, фонограммы у нас не было. А мне нужно было Останкино, Первое тон-ателье. Почему? Я хотел симфонический оркестр записать там, а возможности этой не было ни у одного человека, даже у Аллы Пугачевой. Просто студию взять, симфонический оркестр позвать это нужно было, чтобы песня прошла худсовет. И как это все можно было изобразить? Симфонический оркестр и все остальное сидя за роялем и играя, напевая вместо Пугачевой самому, в комнате, где все не понимают кто это вообще пришел тут к нам? Они прочитали: да, слова и музыка Игоря Николаева. Композиторы «обрадовались», поэты «обрадовались», все страшно «обрадовались» моему появлению: ну, играйте давайте. И я спел, сыграл. Как ни странно они дослушали до конца, дотерпели. И говорят: ну ладно, идите в коридор, ждите. И я «почухал», потопал в коридор и достаточно долго сидел. Я подумал: может они обсуждали вообще все то, что они за день наслушали? А оказывается, они обсуждали эту песню, но очень долго. Потом открылась дверь из кабинета, и уставшие люди пошли такими неспешными шажками из этого кабинета. Все мимо меня ушли и прошли. Осталась одна Кренкель. Она говорит: ну заходите уж. Я говорю: скажите что, «да» или «нет»? Она говорит: ну все, будете записывать, я не буду рассказывать кто что говорил, но в итоге утвердили песню. А  следовательно дали тон-ателье и смфонический оркестр Сергея Скрипки. И я благодарен Володе Давыденко, который продирижировал симфонической частью. Блестяще он это все сделал, и все сложилось. И то, что Сашка Розанов играл на губной гармошке. Там мне понадобилось эта внезапная модуляция, где начинается полет перед тем, как земля разбилась. Там идет соло на губной гармошке, которое натыкается на этот взрыв, и после этого взрыва и начинается звучание камерного оркестра. Причем, если бы это был большой состав симфонического оркестра, то нельзя было бы, чтобы он играл громко «фортиссимо», тогда бы это был пафос такой совершенно ненужный. Но там был очень маленький камерный состав оркестра, но они старались играть громко, как будто у них силенок не хватает, а хочется громко. И тогда получается ощущение хрупкости, слабости этого мира нашего. Для меня это была работа, за которую не стыдно до сих пор. И аранжировочно, и текстово, и музыкально, и по-всякому.

- Но вы уже знали, что будет петь Пугачева?
- Да, конечно. Мы даже запись сделали другую до того еще. В Ереване с Ереванским симфоническим оркестром. Она была такая более эстрадно-симфоническая. И она как-то нам потом не очень понравилась, и мы решили про нее забыть и сделать новую. Так что эта песня делалась долго. Но она получилась на самом деле. 

- И вы знаете что интересно. Она могла быть написана и записана и сегодня, ведь нет ощущения, что ей столько лет.
- Согласен, потому что инструменты натуральные. Там же нет, там кроме… (перебивают о аранжировке). Там есть вступление: соло Минимуга (Minimoog - синтезатор). Тогда я увлекался «Emerson, Lake & Palmer»,  этой группой, они до сегодняшнего дня кумиры мои, и поэтому я искал этот минимуговский звук, с которого начинается собственно песня. Такого в советской эстраде люди не слышали. Этого звука вообще как такового. Он начинается, все внимание тормозится слушателя… Дальше начинает магически Алла гипнотизировать… Потом идет припев, накрывает… Потом идет соло гармошки губной и так далее… Т.е. она состоит из кирпичиков таких, которые не притянуты за уши и не схематично составлены, а вот получилась какая-то другая форма, но форма точно не песенная.

"Мастера", программа Д. Берлин, радио "Голос России", встреча с И. Николаевым, 28 декабря 2012 г. 

Игорь Николаев:
- Игорь, ну почему Алла Пугачева брала ваши песни, расскажите. Ну ведь мало ли кто с ней работал? Ну как вы к ней подошли? Можно я покажу вам песню?
- Да, именно так. Конечно. А как еще? Ну мы общались много, на гастролях, на репетициях. Я какие-то аранжировки делал до этого. Например, я сделал аранжировку к Владимиру Высоцкому под песню «Беда», которую он успел услышать. Он был на репетиции, когда был концерт посвященный Олимпиаде-80 в театре Эстрады. Приходил и слушал эту аранжировку. Я там вставил тему, которой не было в этой песне. Она достаточно часто звучала после каждого куплета, т.е. где-то 50% это была песня как таковая, а 50% был лейтмотив, который замечательно играл Саша Розанов на флейте. И так было страшноватенько, что он скажет, может скажет: что это такое, зачем это? Это была единственная моя первая и последняя встреча с ним, и, конечно, я тогда не вполне осознавал масштаб личности. Я был в другой музыке, пришел из классической музыки, но песни его, конечно, знал. Но, во-первых, этой песни «Беда» я не знал поэтому я ее делал как новую песню он и сказал это так здорово что получилась не просто песня с таким бесконечным текстом а что есть время когда она именно шла по весеннему по льду у нее было время когда по нему пройти вот эта пауза между пением как раз вот эта ситуация хрупкого льда она была именно в музыке а не в тексте и поэтому он говорит это наоборот такая отличная находка я очень был польщен и доволен и мы все его ждали на премьеру концерта но как раз в день премьеры его не стало в этот самый день и тогда я помню нельзя было даже говорить со сцены о том что умер Высоцкий это было запрещено и тогда просто Алла Борисовна спела эту песню и замолчала была минута молчания и все понимают что никто ничего не может говорить но все все понимали и это было такое молчаливое единение с залом и очень конечно незабываемая вещь тогда было чему объединять это же был жуткий факт о котором нельзя было говорить но о котором все знали.

"Мастера", программа Д. Берлин, радио "Голос России", встреча с И. Николаевым, 28 декабря 2012 г.

 Алла Пугачева:
- Иногда я как визитная карточка сама для себя, для молодых композиторов. Для любых композиторов, чтобы они знали что мне надо в данный момент, что мне хотелось бы, в каком ключе я работаю… Какого тембра у меня голос, верней какой я хотела бы иметь тембр голоса, потому что я взрослею и все время пищать мне бы не хотелось. Поэтому и появились песни такие как «Без меня» или «Паромщик» с определенной целью, что я там пою в другом тембре и другом диапазоне.

«13 вопросов Алле Пугачевой», Ленинградское телевидение, 1985 г.

Алла Пугачева:
- Я помню свое состояние, когда я снимала «Не делайте мне больно, господа». Придумывали самые невероятные простейшие ходы. Например, на кухне на белой стене я напялила на себя два парика от Юдашкина... Ветродуй, какая-то ткань на лице и все! Понимаете, это грандиозная работа операторов! Это так важно так песню снять: лаконично и в то же время как клип. Оно получилось.

«Вспоминая Рождество», ТВЦ, январь 2009 г.